Часовым полагается смена
В последнее время ситуация в Центрально-Азиатском регионе все больше накаляется — страны бывшего Советского Союза не могут договориться по целому ряду вопросов, начиная с гидроэнергетики и заканчивая эксплуатацией транспортных коридоров. Добавляет нервозности Афганистан, по традиции считающийся территорией повышенного риска, начальной точкой наркотрафика и рассадником религиозного экстремизма. Старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук Александр КНЯЗЕВ делится с читателями газеты “Время” своим видением проблем Центральной Азии.
— Что стало причиной энергетического коллапса в Киргизии?
— Пик энергетического кризиса в Киргизии не связан, на мой взгляд, с межгосударственными отношениями, поскольку речь шла об обычном в рыночных условиях конфликте, вызванном невыполнением договорных обязательств. “Кыргызгаз” должен был производить оплату “Казтрансгазу” в предварительной форме, но в действительности накопился солидный долг. Причем в киргизской прессе неоднократно выступали представители “Кыргызгаза” и правительства КР, называя заниженные цифры долга и даже пытаясь выставить виноватой казахстанскую сторону. Мне кажется, что какими бы “братскими” ни были отношения между странами, финансовые обязательства должны выполняться безоговорочно.
— Как бы вы прокомментировали конфликт между жителями узбекского анклава Сох с киргизскими пограничниками, который произошел не так давно?
— В постсоветский период в Ферганской долине нередко случались подобные конфликты. Были даже жертвы. Но все столкновения были локальными, носили бытовой характер и в крупные беспорядки не перерастали. Дело в том, что пограничники часто “мешают” жителям в их хозяйственных делах. Возможно, имеет место коррупция при пересечении границы. Все это создает нервозную обстановку.
— В минувшем году президент Узбекистана Ислам КАРИМОВ во время визита в Астану говорил о возможной “водной войне” в регионе. Кому был направлен грозный месседж узбекского лидера?
— Раньше Токтогульская ГЭС в Киргизии и Рогунская ГЭС в Таджикистане в зимнее время накапливали воду для мелиоративных нужд Узбекистана, Казахстана и Туркмении, получая взамен энергию с ТЭЦ Узбекистана. При этом также были возможны перетоки энергии из России и Казахстана. Летом ее излишек с ГЭС шел в расположенные ниже по течению республики, что позволяло им экономить углеводородное топливо. Сегодня единого энергетического кольца нет — и это огромная проблема. Страны высокогорья зимой скидывают через ГЭС огромные объемы воды, пытаясь “согреться”, весной в Казахстане и Узбекистане начинаются наводнения, а летом, в мелиоративный период, наступает засуха — киргизы и таджики начинают собирать воду. Для аграрного Узбекистана подобный ход событий может быть фатальным. Поэтому опасения Каримова вполне оправданны. Однако мне кажется, что вряд ли слово “война” в астанинской речи Каримова было ключевым. У Узбекистана и без этого напряженные отношения с Киргизией и Таджикистаном по целому ряду причин.
Вот лишь один штрих: посол Узбекистана в Киргизии был отозван во время межэтнического конфликта в Оше в июне 2010 года, а новый до сих пор не назначен. Сложные дипломатические вопросы решает временный поверенный. Таджикистану Ташкент вообще устраивает транспортные блокады, и особенно жестко — в отношении путей подвоза материалов для строительства Рогунской ГЭС. Это произошло после того, как Таджикистан решил самостоятельно начать строительство и заключил с российскими инвесторами двусторонний договор без учета интересов Узбекистана. Сейчас в это дело вмешалась Россия, для которой участие в проекте — возможность вернуть себе утраченные политические позиции в регионе. Однако в Кремле понимают: этого ни в коем случае нельзя делать за счет отношений с Ташкентом хотя бы потому, что Узбекистан — при всей динамике развития и международной активности Казахстана — остается ключевой страной региона.
— Можно ли расценивать позицию узбекского лидера как “направленную агрессию”?
— Мне кажется, что Узбекистану меньше всего хочется ввязываться в войну с кем бы то ни было. В стране достаточно других проблем. Тем более что сейчас наступает период смены правителя — учитывая в первую очередь возраст президента. Думается, что и для самого Каримова, и для всего узбекского политического истеблишмента самое главное — плавно и спокойно осуществить операцию “Преемник” в интересах всех управленческих элит. Его высказывание о “водных войнах” носило знаковый, но сугубо политический характер — эти слова не нужно понимать как готовность к действию. Сегодня странам региона необходим диалог, и он возможен в любой, самой сложной ситуации. Мне как гражданину России и эксперту, для которого важна позиция Москвы в Центральной Азии, было очень приятно узнать, что РФ и Узбекистан проведут совместную экспертизу Камбаратинской ГЭС с согласия Киргизии. Вообще к подобным проектам нужно подходить по принципу акционерного общества — когда все заинтересованные страны могли бы иметь свой интерес не только относительно воды, но и электроэнергии. В этом смысле камбаратинский проект более совершенен, чем рогунский, — здесь будут учтены интересы России, Киргизии, Узбекистана и Казахстана.
— В Казахстане все более остро встает вопрос религиозного экстремизма. Изменились ли векторы исходящих извне угроз?
— Традиционно для запада Казахстана угроза исходит со стороны Северного Кавказа и части Поволжья. Не секрет, что в 90-х годах прошлого века на территории Казахстана проходили лечение чеченские боевики, была неподтвержденная информация о том, что здесь создавались даже лагеря для их подготовки. Угроза с юга исходила прежде всего из Узбекистана и в целом — Ферганской долины, но, в сущности, это опосредованное влияние Афганистана. Правда, здесь не все так одно¬значно. Зарегистрирован единственный случай, когда на территории Казахстана был задержан гражданин Афганистана, участвовавший в деятельности экстремистской организации. В основном же иностранные террористы родом из арабских стран, Турции, Пакистана. Афганистан опасен в другом отношении — на землях государства, не контролирующего собственную территорию, можно заниматься чем угодно, начиная от производства наркотиков и заканчивая созданием лагерей террористов.
— Многие эксперты считают, что 2014 год будет важным для всего региона — начнется вывод войск НАТО из Афганистана…
— Сами американцы уже отказались от термина “вывод”. Сегодня он заменен на слово “передислокация”. Это означает, что большая часть натовских не американских войск будет выведена. Также страну покинет какая-то часть американских ВС. Однако, по моим сведениям, американцы ведут переговоры с талибами о сохранении нескольких баз на юге Афганистана. При этом в Кабуле останется подконтрольное американцам правительство талибов, а основная военная сила США уйдет на север страны. Я своими глазами видел строительство огромной военной базы под Мазари-Шарифом, не имеющей аналогов за границами Штатов. Под нее был реализован проект железной дороги Мазари-Шариф — Хайратон — Термез, и она же будет основной линией северной сети вывоза военного оборудования.
Существует два объяснения того, что после сокращения военного контингента в Афганистане в регионе якобы усилится фактор религиозного экстремизма. Первое — американцы уходят, усиливаются талибы и связанные с ними экстремистские группировки. Второе — американцы смещают войска на север и выдавливают экстремистов в сопредельные страны.
Я не согласен с этими доводами, поскольку группировки талибов (а их несколько десятков, причем совершенно друг к другу отношения не имеющих) зачастую аффилированы с иностранными спецслужбами. Например, существует понятие “китайские талибы” — это группировки, контролирующиеся пакистанскими спецслужбами, которые, в свою очередь, связаны с китайскими. Также есть саудовские, катарские, британские талибы. Афганистан является площадкой для геополитических игр, и группировки попросту выполняют чьи-то заказы. Кто-то имитирует террористическую деятельность, чтобы в итоге можно было обосновать иностранное военное присутствие в стране, кто-то честно воюет за то, чтобы этого присутствия не было, кто-то — из-за родоплеменных конфликтов, кто-то — за контроль над участком наркотрафика. Я пытался классифицировать эти группировки, но вскоре понял, это бессмысленно просто потому, что через какое-то время хозяева и задачи многих из них меняются. Бывают также талибы по найму, их тысячи — это честные декхане, которые время от времени берут в руки оружие, чтобы заработать.
— А как быть с “казахскими талибами”?
— В свое время много говорилось про этнические группы террористов в Афганистане, но их на самом деле не так много. В прошлом году один из моих киргизских коллег говорил, что в организации “Казахский джамаат” порядка двухсот боевиков. Думаю, эта цифра даже завышена. Так же с чеченцами или уйгурами. Всегда есть место информационному обману. К примеру, в 90-х годах все СМИ мира говорили об интернациональных террористических отрядах, но показывали людям всего двух уйгуров, с которыми я сам, кстати, общался. И знаете, создалось впечатление, что, кроме них, никого больше и не было.
На самом же деле, конечно, религиозные экстремисты представляют опасность, но в несколько ином формате. Как известно, в странах Центрально-Азиатского региона, особенно в Казахстане, Узбекистане и Таджикистане, нет выстроенной, четкой, устоявшейся системы передачи власти. И когда этот вопрос становится актуальным, начинается борьба элит, оружием в которой могут служить эти самые террористические группировки.
— Ключ к стабильности, стало быть, лишь в правильном механизме смены власти? Как в песне — “часовым полагается смена”?
— По большому счету, да. Вот только на всем постсоветском пространстве этот механизм более или менее четко работает лишь в России и Армении — про Прибалтику я не говорю. В остальных странах смена власти — там, где она была, происходила очень болезненно.
Игорь ХЕН
