Как Норвегия распорядилась своей нефтью

На прошлой неделе главный редактор «Уральской недели» Лукпан Ахмедьяров побывал в Норвегии. И, естественно, он не упустил возможности узнать о том, как эта страна смогла стать крупнейшим экспортером нефти и не погрузиться в пучину коррупции. О том, как норвежцы распорядились своими нефтедолларами, журналист поговорил с Бьорном Энгесландом, руководителем норвежской неправительственной организации «Норвежский Хельсинкский комитет».

Норвегия – самая крупная нефтедобывающая страна Европы. Но, в отличие от многих нефтедобывающих стран мира, Норвегия не стала сырьевым придатком мировой экономики и смогла сохранить статус самого демократичного государства Европы. Когда-то власти этой страны решили создать Норвежский нефтяной фонд, в который, как в кубышку, стали складывать все доходы от добычи нефти. Сейчас эта кубышка называется Норвежским пенсионным фондом, благодаря ей норвежская экономика считается самой стабильной и устойчивой. Собственно, об этом мы и разговаривали с Бьорном Энгесландом, руководителем правозащитной организации «Норвержский Хельсинкский комитет».

— Бьорн, я хочу поговорить с вами как с рядовым гражданином Норвегии. Как гражданин Норвегии видит подотчетность пенсионного фонда? Что он знает и как он это ощущает на себе?

— Что отличает Норвегию от других нефтедобывающих стран? То, что еще на самом раннем этапе добычи нефти было решено, что все доходы от нефти будут идти в доход государства, практически, норвежскому народу. Первое месторождение на континентальном шельфе Норвегии было открыто в 1969 году. В 1971 году началась добыча нефти. И уже тогда сложилось политическое мнение по этому вопросу, что нефть и газ – это богатство, и это богатство принадлежит народу.

Тогда же была создана государственная компания Статойл, которая заняла доминирующую позицию на рынке. А иностранные нефтегазовые компании стали облагаться очень большими налогами, которые и стали формировать государственный бюджет страны. И уже в 90-е года был учрежден государственный пенсионный фонд, который когда-то назывался Нефтяным фондом. Вот, посмотрите (Бьорн показывает мне сайт Норвежского пенсионного фонда), в настоящее время в фонде скопилось более 8,3 миллиардов норвежских крон. Поскольку население Норвегии составляет 5 миллионов человек, получается, что на каждого жителя Норвегии приходится 1,5 миллиона крон (около 150 000 евро).

У фонда две цели. Первая – стать пенсионным фондом для будущих поколений. В статутах фонда записано, что когда-нибудь нефть кончится, и ресурсы фонда будут использоваться для пенсионного обеспечения будущих поколений жителей Норвегии.

— То есть нынешние пенсионеры Норвегии получают пенсию не из этого фонда?

— Нет. Наше понимание нефтедоходов как национального достояния такое: природные ресурсы – это не то, что нам досталось от предков, а то, что мы берем в долг у наших детей. Очень важно не оставить будущие поколения в долговой яме. А вся нынешняя экономика страны построена на других источниках дохода – туризм, торговля и так далее.

Вторая цель – правительство. Политики, общество хотели, чтобы доходы от нефти сразу же попадали в этот фонд без всяких посреднических ступеней в виде корпораций, бюджета и так далее. Потому что мы видели, как много других стран попали в эту западню. И было решено, что эти деньги мы запрем на замок.

(Примечание редактора: в Норвегии законодательно запрещено использовать деньги пенсионного фонда для спасения банков второго уровня, проведения различных мероприятий типа ЭКСПО, Олимпиады и так далее).

Есть правило, что от 3 до 4% дивидендов, прибыли фонда можно вливать в госбюджет. То есть основной фонд остается неприкосновенным. И по сей день в стране есть политический консенсус на этот счет. Никто не подвергает это сомнению и не хочет изменять этот порядок. Я считаю, наши политики поступили правильно, создав систему, в которой доходы от нефти используются для народа, что она не оказалась в руках небольшой элиты, как это мы видим в других странах. Ни один политик, ни одна частная компания, ни один олигарх в Норвегии не сколотил состояние на нефти, на этом национальном достоянии.

Я был в Казахстане. К сожалению, я видел, как у вас все ресурсы от добычи нефти оказались собраны в руках элиты. Я также знаю пример Северной Дакоты, где все доходы от добычи нефти идут в руки владельцев земли, на которой оказались месторождения нефти. То есть в этих примерах главное то, что все сообщество не имеет никакой пользы от нефти. Все стекается в руки отдельных людей.

— Бьорн, когда вы сказали, что только до 4% прибыли фонда может быть использовано, правильно ли я понял, что основная часть остается под замком?

— Не совсем. Их инвестируют. Эти деньги работают. Я сегодня проверил на сайте фонда информацию. Инвестиции сделаны более чем в 72 странах, более чем в 9000 компаний. И здесь норвежский менталитет немного менялся с годами. Менялось наше понимание в части инвестиций. Принципы очень простые – наши деньги инвестируются только в те компании, которые занимаются чем-то хорошим или, как минимум, не наносят никакого вреда.

— Это этические принципы?

— Совершенно верно. Для этого у нас создан Этический совет, рекомендации которого воспринимаются фондом как обязательные к исполнению. Каковы рекомендации сейчас? Норвежские инвестиции не должны присутствовать в компаниях и проектах, деятельность которых приводит к нарушениям основных прав человека. Деньги фонда не инвестируются в компании, которые производят кассетные бомбы, антипехотные мины и атомное оружие. И также мы не инвестируем наши деньги в компании, которые производят табак. Также мы не имеем инвестиций в странах, которые поставляют оружие или имеют причастность к поставкам оружия в страны, где идут войны. Типичный пример – Бирма. Мы также не производим инвестиции в компании, деятельность которых причиняет существенный ущерб природе. В частности, мы не инвестируем деньги в компании, которые в своем производстве используют энергию от сжигания угля. Также в списке запретных компаний все случаи использования принудительного и детского труда.

— Каким образом рядовые граждане Норвегии узнают об этом?

— На сайте фонда есть список компаний, которые исключены. То есть в эти компании мы больше не инвестируем средства, так как они нарушили базовые этические принципы. В этом списке есть название компании, указано, какое нарушение этических принципов допущено ею, и дата, с момента которой вступают в действие эти санкции.

Один из важных моментов – это прозрачность всей этой деятельности. Абсолютно прозрачны все рекомендации Этического совета по тем или иным компаниям. Также прозрачна вся процедура принятия решения руководством фонда по этим рекомендациям. То есть это не какая-то тихая подковерная борьба, спрятанная от общественности. Мы все это видим в режиме реального времени.

— Как все это стало возможным?

— Это все складывалось постепенно, по мере того, как Норвегия осознавала свою ответственность. Это процесс, и он занял время. То есть сначала мы были пассивными инвесторами, а позже в ходе этого процесса мы стали играть роль активного инвестора, которого очень волнует не просто прибыль, а то, насколько эта прибыль этична. Фонд активно доводит приверженность своим принципам во всех компаниях, где есть наши инвестиции. То есть мы активно влияем на политику этих компаний.

На сегодняшний день есть понимание того, что огромные природные богатства не должны использоваться для понижения этих этических стандартов или подавления достоинства человека либо причинения вреда природе. И мы привержены этим ценностям.

— Среди компаний, в которые фонд вложил свои инвестиции, есть казахстанская компания «КазМунайГаз». Известно ли вам что-либо относительно этичности бизнеса этой компании, о ее причастности к нарушениям прав человека, трудовых прав и так далее?

— Мне неизвестно, обсуждалось ли это. Но со стороны Норвежского Хельсинкского комитета мы призвали провести дебаты о недопустимости норвежских инвестиций в странах с авторитарным режимом, а также где очень высока доля коррупции. Ранее наша организация предупреждала фонд и правительство о недопустимости инвестирования денег в Узбекистане. После того, как было доказано, что крупные европейские бренды одежды производят свою продукцию из хлопка, который был собран школьниками в Узбекистане, было много компаний, которые попали в наш санкционный список. Например, производитель одежды «H&M». Мы указываем на большие проблемы с правами человека в России, в Казахстане, в Азербайджане и особенно в Туркменистане. В Азербайджане ранее активно присутствовали деньги двух норвежских компаний – StatOil и TeleNor. Сейчас обе компании уже не присутствуют в Азербайджане. У меня нет документальных доказательств, но я уверен, что мы оказываем влияние на этот процесс. Также и по вашей стране. Я знаю, что StatOil серьезно присутствовал в Казахстане, но потом стал потихоньку сворачивать свое участие в вашей стране.

— Бьорн, как обычный рядовой гражданин Норвегии, как вы видите или ощущаете на себе это распределение благ от добычи нефти?

— Нам повезло. Мы использовали эти доходы для укрепления национальной экономики. Это означает, что у нас достаточно большой государственный сектор. Не могу сказать, что наша система здравоохранения совсем не имеет проблем, но, тем не менее, эта система весьма эффективно выстроена и работает. У нас все образование бесплатное, в том числе и высшее. У нас хорошо развита инфраструктура (дороги), несмотря на сложную топографию с горами и фьордами. У нас до сих пор достаточно гомогенное общество, без сильно богатых и сильно бедных. И наше общество отличается достаточно высоким уровнем доверия к государству и власти. Мы знаем, как принимаются политические решения и чем они обоснованы. Мы видим, что все без исключения политические решения в Норвегии принимаются в пользу общества, а не в пользу отдельных небольших групп.

С другой стороны, у меня такое ощущение, что я вам тут глянцевую картинку рисую. Но это действительно так. Всё, что я вам рассказал, – чистая правда. Есть другой момент – сегодня большинство норвежцев понимают, что мы стали очень богаты. И многие задаются вопросом – как это на нас влияет? Поэтому многие норвежцы думают над тем, какие ценности должны быть в нашем обществе, чтобы деньги не решали всё.