Пыточное психиатрическое отделение: попробуй выйти (живым). Пациентка психдиспансера в Уральске рассказала страшное

Виктория получила серьезную психологическую травму в детстве и заболела тревожно-депрессивным расстройством. В попытке получить помощь она легла в психиатрическую больницу. Там она увидела страшное: истощенных пожилых женщин, которых не выпускают месяцами, избиения санитарками пациенток, эксплуатацию их труда и людей на грани голода, которых не выпускают в туалет. Все это – не “Пролетая над гнездом кукушки”, а реалии Уральска, которых просто не должно существовать в современном мире.

«Уральская неделя» призывает прокуратуру и представителя Уполномоченного по правам человека проверить психиатрическую больницу на предмет нарушений. Все материалы, использованные для написания этого текста, находятся в распоряжении редакции.

Маленькая защитница

Викин папа хотел зарезать Викину маму. Он бросился на нее с ножом, но Вика прыгнула на маму и крепко обхватила ее руками и ногами. Отец кричал и пытался ее отпихнуть, но дочка держалась так крепко, что ему это не удалось. Так маленькая Вика спасла жизнь родной маме.

Отец сильно пил и периодически устраивал дома побои. Когда Вика выросла, она начала пить алкоголь, чтобы заглушить чувство тревоги, которое заставляло ее сжиматься в комок. Это были не панические атаки, рассказывает Вика, их она ощутила гораздо позже, это было чувство тотальной небезопасности, животного страха и невозможности пошевелиться – тревога разъедала ее изнутри. Мама Вики, нежный и заботливый человек, поддерживала ее, как могла. Но психофобия (страх и неприятие людей с психическими особенностями и самих психических особенностей) в стране была так велика, что мыслей отправить дочку к специалистам не было. Да и сейчас в городе всего несколько частных психиатров да несколько психиатрических отделений – можно себе представить, что было 15 лет назад.

Алкоголь на время заглушал чувство тревоги, однако со временем начал действовать как депрессант. Тогда Вика открыла для себя Кёкесинкай (стиль каратэ), и в первый же день занятий бросила пить. Теперь она направляла всю свою энергию злости и обиды, разрушавшую ее изнутри, на тренировки, и за короткий срок добилась оглушительного успеха – стала мастером спорта. Но все время было что-то не так. У нее болела голова и болел живот. У Вики нашли энцефалопатию: невоспалительное поражение головного мозга, приводящее к дистрофии нервной ткани с нарушением церебральных функций.  Одним днем Вика поняла, что больше не может тренироваться.

Вскоре в ее жизни случилась еще одна трагедия. Они с подругой ехали по делам, Вика была за рулем, произошел несчастный случай, и они попали в аварию. Подруга скончалась. Несмотря на то, что сейчас, по ее словам, она себя простила, это сильно ударило по ее психическому состоянию.

В 2018 году Виктория впервые обратилась к частному психиатру. Они начали пробовать разные препараты: нейролептики, антидепрессанты, транквилизаторы.

– За все это время, – говорит Вика, – мы перепробовали 16 препаратов. Сначала врач ставил дистимию, потом – тревожно-депрессивное расстройство. За несколько лет моя жизнь не изменилась. Препараты мне не помогали. Сейчас я не могу выйти из дома – вообще. С едой мне помогают мама и мой любимый человек, они ходят в магазины и поддерживают меня.

Пыточная больница, побои и запрет на туалет

В 2019 году врач сказал, что из-за серьезных суицидальных состояний Вике нужна амбулаторная помощь. Она отнеслась к этому со страхом, но последовала совету врача и одним днем легла в больницу. Шла она туда в бойком настроении:

– Я очень надеялась, что мне, наконец-то, помогут. Я устала от депрессии и тревоги, я хотела, чтобы мне стало лучше. Меня устроили в больницу одним днем. Отвели в кабинет на предварительный осмотр: там раздели догола, осмотрели все мое тело, даже ягодицы, сказали покашлять – не спрятала ли я там что-то. Санитарки перешучивались и матерились. Потом у меня забрали все вещи, телефон, даже лифчик. Оставили только мою тетрадку-дневник. И завели в палату-клетку, это настоящий карцер, запирающийся со стороны персонала, с решеткой, через которую врачи наблюдали за нами. В палате было три человека, помимо меня. Молчащая женщина, женщина, кажется, с шизофренией, которая кричала. А третья женщина могла просто сесть и помочиться на пол.

С первого взгляда может показаться, что соседка, о которой говорит Вика, мочилась на пол от психического недуга. Но это не совсем так. Когда Вика захотела пойти в туалет и позвала санитарок, ей грубо сказали – терпи, через пару часов выпустим, а сейчас нам некогда. Она терпела из последних сил. Через несколько часов дверь открыли с другой стороны, и все, кто был в палате, побежали в туалет, потому что их следующий раз мог состояться неизвестно когда. Все время, сколько Вика пробыла в так называемой “наблюдательной палате” (в нее помещают только поступивших пациентов, если они в тяжелом состоянии, но Вика пришла в больницу по своей воле и без суицидальной попытки, поэтому к ней это было неприменимо), а это восемь дней, медсестры и санитарки выпускали женщин в туалет, когда им самим вздумывалось. Это была настоящая пытка. Иногда, когда женщина с предполагаемой шизофренией кричала и стонала, медсестра орала на нее:

– Заткнись, сучка, ты хочешь, чтобы я санитаров позвала?!

Санитарки в этой больнице были самыми жестокими людьми, которые осуществляли прямое насилие к пациенткам. Вика рассказывает, что с ней лежала женщина, которая совсем не ориентировалась в пространстве и не говорила. Она не понимала, где она, куда идти и что делать. Когда санитарка зашла и позвала ту на осмотр, а пациентка не отреагировала, санитарка отхлестала ту по щекам размашистыми пощечинами. В норме было оттащить пациенток за шиворот или дать пинок. Насилие, судя по всему, доставляло санитаркам и медсестрам чувство превосходства.

Психиатров Вика видела только два раза – в самом начале ее пребывания в больнице, во время обхода и в конце. Они были вежливыми, но не слушали, что она говорит, и пространно отвечали на ее вопросы. Она говорила, что хочет выйти из больницы, ведь она пришла сюда добровольно. Ее уверяли, что это никак невозможно. Вика не могла спать (в наблюдательной палате свет не гасили даже ночью), и ей выписали Аминазин – сильнейший нейролептик. Как позже скажет ее частный психиатр, Аминазин ей был противопоказан из-за диагноза энцефалопатии. Она предупреждала о диагнозе врачей. Более того, в больнице ей сделали ЭЭГ, которая подтвердила эпилептическую активность мозга.

В больнице было очень холодно, и Вика заболела – был насморк, болели почки, болел живот. Голова раскалывалась, и она попросила хотя бы обезболивающее. Ей ничего не дали.

Пациенты – голодают и моют полы, персонал – ворует

Вика и другие пациенты могли звонить своим близким только из кабинета заведующего врача, под ее строгим наблюдением. Вике очень хотелось попросить маму забрать ее, но она боялась, что, если она пожалуется, то никогда оттуда не выйдет. На это были основания: после восьми дней пребывания в наблюдательной палате Вику перевели в общую. Там она увидела тощих старушек, которые находятся в больнице множество месяцев, а может быть – Вика не знает точно – лет. Персонал говорил, что это люди без регистрации и гражданства, и “с ними просто нечего сделать”.

Первое воровство, которое обнаружила Вика, было таким: мама привезла ей ведерко малины. Но до нее дошла всего лишь горсть. Остальное разобрал персонал. А из десяти пачек сигарет, которые ей передали, дошли только три. Этими тремя пачками также владел персонал и выдавал человеку в руки по три сигареты в день.

– Периодически санитарки говорили: помоешь пол во всем отделении – получишь сигарету. Эти сигареты были безакцизными. Но народ убирался, потому что им было нечего делать. За эту дешевую сигарету драили палаты и туалет.

С особой болью Вика вспоминает о питании:

– На завтрак давали половник каши и тоненький кусочек хлеба. Полдника не было, на обед – суп без соли и мяса. На ужин – опять каша. Самое тяжелое воспоминание – это… я не знаю, это врезалось мне в память надолго… протянутые руки. Этих старушек и женщин простых. Там все голодали, и не всем делали передачки. Мама привозила мне печенье, я его не очень люблю, и я все его раздавала. Они были безумно благодарны даже за одно печенье. И старушки… они были просто тощие. Видимо, они там настолько давно жили. И эти вечно протянутые руки. Их, кстати, санитарки и толкали, и таскали за шиворот. Мне больнее всего было за них. Они же никак не могут ответить. Меня ни разу не трогали – понимали, что я отвечу. Но мне часто угрожали: ты будешь тут жить, никогда не выйдешь.

Всего один раз за двадцать дней, которые Вика провела в больнице, ее вызвали к психологу. Та дала ей задания рисовать фигуры и ушла. Больше она этого психолога не видела.

Ближе к концу “срока” мама Вики смогла пронести ей телефон в пачке гречки. Вика сразу связалась с мамой, мама позвонила заведующей, приехала, и ее выписали. Вику поставили на учет в ПНД на 75 лет, с необходимостью посещать психиатра раз в месяц.

– Мама сказала – Вика, они тебя сломали. Мой психиатр частный был в ярости – они мне давали Аминазин, который мне запрещен, а я не знала, что он запрещен. Но еще, получается, что мне устроили “синдром отмены”. Ведь я поступила в больницу, когда пила свои таблетки уже долгое время. А в больнице мне их отменили и заменили просто аминазином.

Да, они меня сломали. Я не выхожу из дома. У меня депрессия, у меня тревога. Я не знаю, когда мне станет лучше. Но я хочу, чтобы тех, кто бил, кто воровал в этой больнице, наказали. Я хочу, чтобы к людям, которые приходят за помощью в психиатрическое отделение, относились с уважением. Чтобы их лечили, а не били. Чтобы они могли ходить в туалет, когда им нужно. Я хочу, чтобы эти люди не голодали. Чтобы стариков уважали.

Всеобщая декларация прав человека, Статья 5. «Никто не должен подвергаться пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижающим его достоинство видам обращения или наказания».

“Папа, ты, делаешь ошибку”

Такие слова услышал Казбек ИСМАГУЛОВ (имя и фамилия героев публикации изменены по их просьбе), когда вынужденно отправлял своего 13-летнего сына с бригадой медиков в Центр психического здоровья в Уральске.

— Бригаду из психического центра в тот вечер я вызывал второй раз. В первый раз я не смог отправить сына с ними. Эмоции переполняли меня, и я подумал, что мы с женой справимся с его состоянием. Но нам с супругой становилось всё тяжелее справляться. Я надеялся, что ему в центре помогут, — рассказывает мужчина. Он рассказал историю своего сына.

— В 2015 году администрация школы №20, куда он пошел в первый класс, сказала нам, что наш мальчик неусидчивый, не может усидеть на одном месте и ходит кругами по классу. Нам предложили обратиться за консультацией к врачу. Врач-психиатр после осмотра сына поставил его на учёт с диагнозом «Задержка психического развития».

В 2019 году мы переехали в новую квартиру в 6-м микрорайоне.

В ноябре моя жена пошла с сыном к психиатру – нужно было устраивать его в новую школу. Сыну на тот момент было 10 лет. Жена рассказала врачу, что ребёнок у нас очень подвижный и шустрый, иногда раздражительный. Врач назначает ему психотропный препарат “Санопакс”.

После приема этого препарата сыну стало хуже. Он начал драться, выкидывать вещи, кричать и нападать на членов семьи. До применения этого препарата он так агрессивно не вёл себя никогда. Мы перестали давать ему эти таблетки.

В августе отправил своего сына в психиатрический центр. Сын провел там больше месяца.

Мы с женой навещали сына по выходным. В будние дни сотрудники нас не пускали – говорили, чтобы не раздражали и не мешали лечению.

Мой сын, конечно же, не хотел там находиться. Он рассказывал, какой ужас испытывает, когда видит, как успокаивают разозлившихся пациентов. Причем их успокаивают не потому, что они разбушевались, а просто потому, что они захотели поесть и стали просить еду или пить, а им не дают. А когда они требуют, им колют укол, скручивают, привязывают к кроватям, и они лежат, как овощи.

Я сначала не поверил ему. Поверил, когда увидел на его руках и спине синяки и ссадины.

Я спросил врача – что это? Тот ответил, что сын нечаянно упал. Я понял, что происходит что-то нехорошее, и забрал ребёнка из центра.

Я до конца дней буду чувствовать перед ним свою вину.

КОММЕНТАРИЙ

Врач-психиатр, психотерапевт (имя и фамилию попросил не называть):

— Те врачи, кто работал в Центре психического здоровья, не будут это все отрицать. Да, такое отношение к больным есть, к большому сожалению. Отношение – как к расходному материалу. И у самих врачей я встречала отношение к пациентам, как к дефектным, как бы не совсем людям. Нет жалости к ним.

Да, есть практика не кормить больных, чтобы минимизировать уход за ними.

Это все наследие советской психиатрии, из той системы, где не было ценности человека.

Такое жестокое, унижающее достоинство человека обращение разрушает не только личность больного, но и самих врачей.

Помочь здесь может только открытость психиатрических больниц, доступность их для общества. За закрытыми дверьми можно делать что угодно.

«Не прощайте никому насилия»

 Сергей МОЛЧАНОВ, врач-психиатр, к.м.н, член Координационного совета при Уполномоченном по правам человека в РК:

— Ситуация мне известна. Каждый год одно и то же, положение не меняется. Наша психиатрия, как была на уровне прошлого века, так и осталась. Новые методы терапии, в частности, реабилитация, только на бумаге и в далёких планах. Люди, принимающие решения в этой области, предпочитают ездить по зарубежным семинарам, не привозя для страны ни опыта, ни знаний. Между тем количество людей с психическими нарушениями растет из года в год.

Наша страна ратифицировала много прогрессивных международных НПА. Но даже те нормы, которые прописаны в законодательстве, не выполняются, и никто не несёт за это ответственность.

Могу посоветовать не прощать никому физического насилия над пациентами. В случае фактов сразу обращаться в правоохранительные органы с заявлением. Нанимать адвокатов, проводить экспертизы, изымать видео с камер наблюдения, идти в суд. Пока не будет прецедентов с наказанными сотрудниками – ничего не изменится.

Кстати, по вашему региону в отчётах участников НПМ все отлично в психиатрии. У всех есть замечания, а в ЗКО – нет, хотя ситуация везде одна и та же.

Советую знать свои права и требовать их соблюдения. Права пациентов, гарантии прописаны в Кодексе «О здоровье народа и системе здравоохранения».